Когда из машины вышли мужчина и женщина

равнодушное отношение детей к родителям (ЕГЭ по русскому)

В тексте С. Турсуна ярко выражена проблема равнодушного отношения детей к родителям.

Автор раскрывает проблему на примере молодого человека по имени Мурод и его отца-старика. Мурод, живя далеко от отца и не понимаю, что его отец в пожилом возрасте и ему тяжело преодолевать такие расстояния, зовёт его в гости просто так, потому что он «просто соскучился». Но даже приезду отца он отнесся безответственно — не дождался его и уехал в гости. А тем временем отец сидел на улице и мерз. И эта встреча не принесла отцу радости, он лишь подумал: «Как ты мог забыть, что я стар, немощен и что зимний путь не для моих костей? Как мог забыть ты?.. Ведь я отец твой…»

Позиция автора по данной проблеме такова: если бы сын действительно хотел увидеть отца, то он мог бы «выкроить денёк и приехать».

Его достоинство от этого не пострадало бы.

Я согласна с позицией автора и тоже считаю, что родители достойны уважения и заботы.

Об этом неоднократно говорили в своих произведениях русские писатели. Вспомним поман Тургенева «Отцы и дети». Евгений Базаров говорит, что любит своих родителей, но это лишь слова. Своими поступками он показывает другое.

Приведу еще один литературный аргумент. Пушкин тоже обращается в своём произведении «Станционный смотритель» к данной проблеме. Дочь Дуня оставляет своего отца одного и убегает с возлюбленным гусаром. А когда она решает вернуться к отцу извиниться, то уже становится поздно, отец мертв.

Таким образом, мы пришли к выводу, что родителей нужно уважать, ценить и любить.

Мой сайт

Текст Саттора Турсуна познакомил меня с проблемой взаимоотношения родителей и детей.

Когда из машины вышли мужчина и женщина, старик поднялся навстречу. Поздоровавшись с отцом, сын позвал его в квартиру, но старик не тронулся с места. Он был сильно встревожен той поспешностью, с которой его сын, Мурод, позвал отца к себе. Узнав, что не произошло ничего страшного, а его сын вызвал его так срочно лишь для того, чтобы повидаться перед отъездом в Москву, старик немного успокоился. Однако в душе его терзали муки, и, на какое-то мгновение ему захотелось сказать сыну, что можно было не звать немощного старика в такую даль, а приехать самому, если это было так необходимо. Но старик молчал, безучастно думая о поездке сына в далекий город.

Позиция автора такова: дети должны уважать и ценить своих родителей.

Я согласен с автором статьи – уважение младшего поколения к старшему это залог продуктивного развития общества. В классической литературе встречаются произведения, которые могут как подтвердить авторскую позицию, так и опровергнуть ее.

Так, например, в произведении К. Паустовского «Телеграмма», показана драматичная ситуация пренебрежительного отношения ребенка к своим родителям. Заваленной делами Анастасии Семеновне приходит телеграмма из ее родного села. В послании сообщается, что мать Насти тяжело больна и вот-вот скончается. Однако Настя, курировавшая выставку картин, в городе, проигнорировала это сообщение. Позже, когда прошло несколько дней, Настя выбрала свободное время и приехала все-таки в родное село, но, как оказалось, поздно – ее мать, Катерину Ивановну уже похоронили на кладбище. Виня себя и только себя, Настя уехала обратно с тяжким грузом вины на душе от того, что ее всегда волновала только работа, а единственного близкого человека на этом свете – мать – она не замечала, поскольку строила свою карьеру.

В произведении М.Горького «Мать», есть персонаж Пелагея Ниловна – мать Павла, человека, примкнувшего к революционерам и несущего правду в массы. Поначалу Пелагея опасалась этих начинаний сына – простой народ мог не понять всех этих новых принципов жизни. Однако сын смог убедить мать в правильности своих поступков, и она прониклась этим. Хотя страх преследует мать на протяжении всего произведения, он постепенно переходит в другое чувство — в гордость за сына. И в конце произведения — это уже страх за то, что она не будет достойна Павла, и опасения за людей, которые делают одно с ее сыном дело. Ниловна не оставляет сына, она всегда рядом, а что может быть прекраснее в жизни! Неудивительно, что именно чувство единения с сыном помогает ей в какой-то момент полностью преодолеть страх. Наблюдая за товарищами Павла, Ниловна поняла, что революционеры — лучшие люди на земле, и она полюбила их как родных. После ареста Павла мать носит на фабрику листовки, чтобы не остановилось дело, начатое сыном. Постепенно из темного, забитого безмолвного существа она превратилась в человека, знающего правду и уверенно несущего ее людям. Именно осознание силы общего дела вселило в Пелагею чувство ответственности и необходимости простому народу. Мать не бросила сына, когда он оступился, а поддержала его за руку – продолжила его революционную деятельность.

Таким образом, дети должны чтить своих родителей, родители – уважать и поддерживать своих чад. Без взаимной поддержки не может быть никаких нормальных отношений.

«Мустанги» давно стали такими же главными героями фильмов, как и сами актеры. Из более чем 500 их ролей мы выбрали пять наиболее значимых с точки зрения кинематографа. Но сразу же предупредим – прочтение этой статьи спровоцирует вас пересмотреть все фильмы заново. Не говоря уже про желание купить одного из киногероев. Теперь «мустанги» продаются в Украине через официальную дилерскую сеть, а в начале года Ford выпустил трибьют одного из киногероев. Но не будем спойлерить…

Жан-Луи Трентиньян и Ford Mustang Сonvertible. «Мужчина и женщина», 1966 г.

Первое же глобальное появление американского спорткара на экранах принесло ему все главные кинонаграды мира: пару «Оскаров», BAFTA, «Золотой глобус», «Пальмовую ветвь» и т.д.

И у нее, и у него свое прошлое с привкусом печали, оба глубоко одиноки, мир воспоминаний владеет ими больше, чем мир реальный. Ее муж-каскадер погиб во время съемок. Его жена покончила с собой, узнав, что супруг якобы разбился во время гонок. Их дети учатся в одном пансионе, и между главными героями возникает взаимное притяжение, которое постепенно перерастает в любовь.

На первый взгляд незамысловатая, но трогательная и проникновенная мелодрама сделала 28-летнего Клода Лелюша знаменитым. Ведь ради достоверности он отказался от многих кинодогм: дублей не было, диалоги импровизировались и снимались, словно хроника, от неудачных сцен просто отказывались в пользу других.

Еще в процессе знакомства со сценарием Трентиньян был настолько впечатлен послушностью «Мустанга», что упросил Лелюша разрешить ему самостоятельно исполнить несколько опасных трюков.

В конце 1960-х Жан-Луи даже начал участвовать в гонках, а Клод выпустил фильм C’était un rendez-vous, целиком снятый камерами, установленными на его автомобиле, несущемся по ночному Парижу. За такую езду (скорость порой зашкаливала за 200 км/ч) Лелюш после выхода фильма получил двухнедельный срок заключения.

Стив МакКуин и Ford Mustang GT390 Fastback. «Детектив Буллитт», 1968 г.

GT390 Фрэнка Буллитта на протяжении 7 (!) минут преследует на трехмерных улицах Сан-Франциско автомобиль пары киллеров. Эта погоня стала самым знаменитым эпизодом не только фильма, но и всего кинематографа. Впрочем, главным слагаемым успеха фильма был сам Маккуин, чья жизнь из-за увлечения гонками, как говорят американцы, походила на поездку на дикой лошади. Дабы кинокомпании не могли навязывать ему формат, актеров и персонал, Стив основал собственную студию Solar Productions. Другим слагаемым успеха стал выписанный из Великобритании режиссер Питер Йетс, не понаслышке знающий, что такое езда за гранью. Он был не только гонщиком, но и менеджером Стирлинга Мосса – лучшего британского гонщика послевоенной поры. В итоге изначально 40-секундная сцена вобрала в себя почти весь отснятый материал, превратившись не только в рекордную по продолжительности, но и в культовую, породив множество подражаний. И сделав культовой модификацию GT390 Fastback. Из-за годами осаждавших дилеров клиентов Ford выпустил спецверсию Mustang Bullitt, которая тут же приобрела коллекционный статус. Не говоря уже о самом спорткаре, участвовавшем в съемках, – несмотря на неважное состояние, он по-прежнему экспонируется на самых престижных автосалонах мира. Так, в начале марта нынешнего года он красовался рядом с новым Mustang Bullitt, выпущенным в честь полувекового юбилея одноименного фильма.

Генри Блайт Галицки и Ford Mustang Mach 1. «Угнать за 60 секунд», 1974 г.

Первый художественный фильм, главным героем которого назван именно автомобиль. Причем никакого продакт-плейсмента – картину «на все свои сбережения» снял автомеханик Тоби Галицки. Отсюда и его многостаночность: сценарист, режиссер, продюсер, администратор, каскадер, актер. Нужно ли уточнять, что у владельца автосвалки не было ни единого навыка ни в одной из этих профессий? Сценарий он писал ночами между съемками, массовки как таковой не было: и мэр города, и полицейские, и прохожие часто даже не подозревали, что их снимают. Треть аварий тоже не были запланированными. Тем не менее фильм «одного актера и сотни разбитых автомобилей» стал самым коммерчески успешным среди снятых независимым режиссером. Причем основные траты пришлись как раз на ДТП: за 97 минут фильма было разбито 93 машины. А на самом деле даже больше, ведь Галицки несколько раз прерывал съемки, чтобы починить те автомобили, которые можно было использовать повторно. Включая «Элеонор» – такое кодовое имя получил Mustang Mach 1, у которого не было «дублера» для исполнения трюков. Ключевая сцена картины, 20-метровый прыжок на не подготовленном для этого спорт­каре, стоила «человеку-оркестру» смещения позвонков и хромоты на всю оставшуюся жизнь. Которую он посвятил коллекционированию, собрав в том числе Full Street выпущенных на тот момент «Мустангов».

Николас Кейдж и Ford Mustang Shelby GT500. «Угнать за 60 секунд», 2000 г.

Мы так никогда и не узнаем, был ли Галицки действительно гениальным режиссером – он погиб во время съемок ремейка своего главного фильма. А следующая лента с названием Gone in Sixty Seconds вышла на экраны лишь 26 лет спустя. Зато со звездным составом (продюсером выступил сам Джерри Брукхаймер), профессиональной режиссурой и, увы, многочисленными судебными тяжбами вокруг имени «Элеонор». Дело в том, что участвовавший в съемках серебристо-черный спорткар был создан специально для фильма с оглядкой на «буллиттовский» фастбек. Но благодаря множеству улучшений как внешнего, так и внутреннего характера спорткар и ездил, и выглядел, и звучал заметно агрессивнее исходника. И разумеется, вызвал лавину подражаний – цены даже на базовые «Мустанги» той поры подскочили вдвое, а каждое уважающее себя тюнинг-ателье считало своим долгом выпустить копию или вариацию на заданную тему. Включая самого «короля мустангов» Кэрролла Шелби, чей GT500 1967 года и был использован в качестве исходника.

Кстати, Николас Кейдж является большим поклонником спортивных автомобилей вообще и этой модели в частности. По его словам, первый из «Мустангов» появился у него еще в самом начале кинокарьеры.

Уилл Смит и Ford Mustang Shelby GT500. «Я – легенда», 2007 г.

Весьма символично, что в следующем своем появлении на большом экране GT500 стал едва ли не последним автомобилем на планете в явно недооцененном фильме-предупреждении. Очередное чудотворное лекарство от рака оказалось вирусом, превратившим мир в зомби-апокалипсис с единственным выжившим. Мораль картины в конфликте между желанием главного героя уничтожить зараженных людей и отсутствием смысла в этих действиях, ведь других выживших просто не осталось. Эпическая сцена эвакуации жителей Нью-Йорка у Бруклинского моста снималась шесть ночей и стала самой затратной ($5 млн) за всю историю существования мегаполиса. Не менее трудоемкой стала и съемка погони в самом начале фильма, ради которой киношники (днем!) перекрыли сразу пять нью-йоркских кварталов. А тут еще и новое режиссерское видение сцены, для которой в итоге было задействовано три гирокрана киевской компании «Фильмо­техник» и шесть трюковых «Мустангов», включая Go-Mobile, управляемый кас­кадером в люльке с внешней стороны автомобиля. Но оно того стоило – погоня получилась поистине эпической.

Текст 5.

Когда перед нами открывается возможность поставить себя на место другого человека, которому плохо и, может быть, по нашей вине, то мы непременно почувствуем в душе беспокойство. Умение поставить себя на место дру­гого, сопереживать связано с единством, родством всего живого. Голос совести, порой невольно, внутренне звучит в каждом из нас. Хоть иногда многим хочется его заглу­шить. И действительно, если постоянно это делать, он ста­новится все тише. Но до конца не замолкает никогда. Ког­да человек пытается заглушить его, то постепенно расстра­ивается, т. е. внутри его нарушается четкий строй чувств, мыслей, правильного восприятия мира. Ведь голос совес­ти — это голос его духовного «Я», которое живет в каждом из нас и противоборствует «Я» наличному.

Вспомним Родиона Раскольникова из романа Ф. М. До­стоевского «Преступление и наказание». Он сознательно, из идейных соображений убил старуху-процентщицу, вро­де бы для блага других, близких ему людей. Но ко благу это не привело. А герой на протяжении всего романа муча­ется, томится, бродит по улицам, не находя покоя. Убив другого, пусть неприятного, чужого ему человека, он убил жизнь в себе самом. Рассудочное самооправдание не помо­гает ему, он казания. Он на коленях молится о прощении у матери-зем­ли. Это поведение человека, душевно раздвоенного, что от­ражено в самой его фамилии — Раскольников. Оно гово­рит о неумолимости совести — таинственного внутреннего судьи, выносящего приговор теоретику. Само преступле­ние уже является наказанием.

Кто же этот строгий обличитель, сидящий внутри нас? Это совесть. Веления совести согласны с десятью заповедя­ми Библии. Это законы, нарушение которых грозит распа­дом личности и обществу. Если бы все люди стали убивать красть, вести беспорядочную жизнь и т. д., это привело бы к хаосу и погибели человечества. В эту пропасть и пытают­ся затянуть нас силы зла, открыто разрушающие нравственность.

Мы не сможем изменить этот мир в лучшую сторону не изменив прежде себя, свой внутренний мир. К сожалению, зло и пороки прививаются к нам гораздо быстрее, чем впи­тывается чистота и любовь. И потому надо набраться му­жества и терпения в борьбе со своим внутренним злом, ста­раясь опираться на свою совесть.

(По Е. Соколовой)

Текст 6.

Давно замечено, что в наше время мир чувства особенно отчет­ливо противопоставляется миру интеллекта. Мы ориентированы на знание, науку, технику; достижения разума поражают разум. Силь­ный ум открывает новые способы производства; а что может дать ему сильное чувство? Что страсти? Разумный человек понимает свои обязанности, и на него можно положиться. А что делать чув­ству возле конвейера? И как чувством управлять?

Так возникает ложное представление о превосходстве разу­ма над чувствами, об антагонизме между чувствами и разумом, о пользе ума и бесполезности чувства. Будем помнить об этой опасности, размышляя о воспитании ума. Даже для удобного изу­чения, даже временно, даже в виде допуска не должны мы разде­лять ум и чувство. В «чистом виде» ум и чувство не существуют, не воспитываются и крайне опасны для человека и его окружения. Вода — соединение кислорода и водорода, но не кислородом и во­дородом утоляем мы жажду, а все-таки водой.

Развитый ум, соединенный с высокой совестливостью, называ­ется интеллигентностью. Это слово появилось в России в середине прошлого века, когда серьезное образование от дворян перешло к разночинцам, и снова обострилась вечная проблема «знание и нравственность». Аристократы отличались, как было принято счи­тать, благородством. Но чем будут отличаться новые образованные люди? В чем их благородство? «В интеллигентности» — был ответ. В благородстве духа. Так язык ответил на потребность обществен­ного развития, и появилось новое слово, перешедшее во многие языки мира. Интеллигентность то же, что и духовность, но в основе ее вера в правду, порожденная разумом и образованием. Интел­лигент — человек, соединяющий в себе знания и нравственность. На место дворянской родовой чести пришла честь интеллигента, которая состоит в уважении к разуму и правде.

В наше время образование снова делает грандиозный скачок, оно становится всеобщим. Следовательно, опять обостряется проб­лема знания и нравственности, ума и сердца. Самыми опасными людьми становятся не темные, необразованные работники — их все

меньше и меньше, а именно образованные, но неинтеллигентные. Выученные, но бессовестные. Умеющие добиваться своих целей, но не умеющие отказываться от них, если для их достижения прихо­дится прибегать к неправым средствам. Интеллигентность, которая прежде была уделом относительно небольшой группы людей, ин­теллигенции, теперь должна быть непременным качеством каждого человека.

Будем растить ребенка так, чтобы в этом мире на одного интел­лигента стало больше.

(По С. Соловейчику)

Текст 7.

Когда из машины вышли мужчина и женщина и, смеясь чему-то своему, приблизились к подъезду, старик поднялся навстречу. Увидев его, они приостановились, удивленно переглянулись.

— Мы уже и не ждали вас, — после первых приветст­вий стал оправдываться Мурод. — Решили, что не приеде­те, и отправились в гости. Когда же вы выехали?

— В полдень, сынок, в полдень. Как узнал, что ты звонил, сразу же собрался. Думал, что и не доберусь…

Да что же мы стоим, пойдемте домой. Вы же совсем замерзли.

Но старик не тронулся с места. Он испытующе смотрел на сына.

— Скажи, что случилось? Почему так поспешно вы­звал меня?

— Ничего не случилось. — От Мурода пахнуло водкой и табаком. — Просто соскучился…

Он в Москву едет на три месяца. От завода направляют учиться. Вот*, и хочет перед отъездом повидаться, — пояснила невестка. Она быстрее мужа уловила состояние старика, но поняла его по-своему и накинулась на Мурода: — Говорила же, незачем беспокоить отца в такую погоду…

— Едешь, значит, учиться… Слава богу, — сказал ста­рик. — А я, грешным делом, о чем только не передумал.

— Ну идемте же… — Взяв отца за локоть, Мурод по­вел его в подъезд.

Поднимаясь по лестнице во второй раз, старик всем сво­им немощным телом чувствовал, как он устал. Все невзго­ды долгого дня отозвались в нем сплошной неумолчной болью. Колоколом гудела голова, разламывалась поясни­ца. На какое-то мгновение у него появилось желание оста­новить сына и сказать ему: «Ты, сынок, не ведаешь, что делаешь. Если тебе действительно захотелось повидаться со мной, мог бы выкроить денек и приехать. Этим ты не уронил бы своего достоинства, а для меня встреча была бы праздником, я не устал бы молиться за тебя. Теперь же мне ничто не в радость. Как мог ты забыть, что я стар, немощен и что зимний путь не для моих костей? Как мог забыть ты?.. Ведь я отец твой…» Но ничего этого не сказал старик. Не мог он, не хотел признаться себе, что очаг, согревавший его все последние годы, давно уже холоден. В молчании он хоронил пепел истлевших надежд.

— Так едешь учиться? — безучастно переспросил ста­рик, когда они уже были на лестничной площадке и Му­род, достав ключ, копался в замочной скважине. — Учись,
сынок. Хорошее это дело — учиться.

Текст 8.

Родину, как и родителей, не выбирают, она дается нам вместе с рождением и впитывается с детством. Для каждо­го из нас это центр Земли, независимо от того, большой ли это город или маленький поселок где-нибудь в тундре. С годами, становясь взрослей и обживая свою судьбу, мы присоединяем к этому центру все новые и новые края, мо­жем сменить место жительства и переехать в провинцию; как ни парадоксально, «провинцией» в этом случае спосо­бен оказаться и большой город, но центр по-прежнему там, па нашей «малой» родине. Ее сменить нельзя.

«Малая» родина дает нам гораздо больше, чем мы в со­стоянии осознать. Человеческие наши качества, вынесен­ные из детства и юности, надо делить пополам: половина от родителей и половина от взрастившей нас земли. Она способна исправить ошибки родительского воспитания. Первые и самые прочные представления о добре и зле, о красоте и уродстве мы выносим из нее и всю жизнь затем соотносим с этими изначальными образами и понятиями. Природа родного края отчеканивается в наших душах на­веки. Я, например, когда испытываю нечто вроде молит­вы, то вижу себя на берегу старой Ангары, которой теперь нет, возле моей родной Аталанки, острова напротив и захо­дящее за другой берег солнце. Немало в жизни повидал я всяких красот, рукотворных и нерукотворных, но и уми­рать буду с этой картиной, дороже и ближе которой для меня ничего нет. Я верю, что и в моем писательском деле она сыграла не последнюю роль: когда-то в неотмеченную минуту вышел я к Ангаре и обомлел — и от вошедшей в меня красоты обомлел, а также от явившегося из нее со­знательного и материального чувства родины. Художни­ком человек становится лишь тогда, когда свои собствен­ные чувства он соединяет с общим народным и природным чувствилищем, в которые я верю не меньше, чем в совесть и истину, и в которых они, быть может, и проживают.

Я это еще и к тому говорю, что разрушенная отнюдь не сыновьим хозяйничанием

родина приводит и к духовному, и к физическому разрушению человека. Это вещи одного порядка.

Конечно, «малой» родиной может быть и большой го­род, вернее какой-то милый сердцу район города. У Булата Окуджавы — это старый Арбат, у Юрия Нагибина — Ар­мянский переулок. А вспомним Мандельштама:

В Петербурге мы сойдемся снова,

Будто солнце мы похоронили в нем.

Черты «малой» родины и дух ее, хоть в городе она, хоть в деревне, в творчестве писателя заметны всегда. Потому что «малая» родина — это не только природа в деревне и история в городе, но еще и человеческие взаимоотно­шения, уклад жизни и традиции живущих. Это и язык, и вера, и определенные склонности, вынесенные из самой земли вместе с ее солью. Это «родимые» пятна каждого че­ловека, а в писателе они видны в особенности. (В. Распутин)

Текст 9.

На дворе стоял 1940 год. В то время мы учительствовали в селе Карыж Глушковского района Курской области.

До полного благополучия было еще далеко, но в детдоме стали появляться первые признаки перемен. Дети понемногу станови­лись доверчивее, добрее. Потихоньку крепла дисциплина. И все же здесь по-прежнему держались старые порядки.

Сижу в учительской. Входит завхоз. Прервав разговор, обраща­ется к завучу:

— Нина Петровна, дай какую-нибудь девочку. Пусть ко мне до­мой ведро отнесет.

Голос у завхоза тусклый, ровный. Ни волнения, ни сомнения в нем нет. Обычное дело — отнести домой ведро ворованного са­хара. Только и всего.

То, что завхоз нечист на руку, тут знают все. Привыкли. Никто не подает голоса. И все-таки смотрю на Нину Петровну. Может быть, хоть на этот раз взволнуется ее сердце. Неужели даже не укорит! Очень живо себе представляю, как встанет она и гневно бросит ему в лицо:

— Слушай, Владимир Иванович, раз уж тащишь, так тащил бы
хоть сам. Тебе еще девочку подавай. Постыдись!

Но Нина Петровна к просьбе завхоза относится с полным пони­манием. Ведро-то тяжелое, а годы у человека не юношеские, как не помочь. Она выходит в коридор. Выискивает глазами кого-то и зовет:

— Лида, поди сюда. Помоги Владимиру Ивановичу отнести
ведро.

Девочка покорно берет доверху наполненное ведро и, изогнув­шись, волочит его вслед за размеренно вышагивающим завхозом.

Никаких продуманных намерений у меня не было. Все вышло само собой. Быстро, словно кто-то толкнул меня, я бросилась впе­ред и загородила завхозу путь. Задыхаясь, заговорила ему прямо в лицо:

— Куда это вы сахар потащили? А ну живо несите назад! Со­всем обнаглел! Средь бела дня детей обкрадывает. Только попро­буй еще!..

На щеках у меня красные пятна. Не послушается, вцеплюсь в ведро, драться буду, кусаться, а сахар не отдам.

Несколько секунд он смотрит на меня, словно пытаясь понять, какая муха меня укусила. Кажется, понимает. Молча мнется с ноги на ногу, и даже подобие румянца выступает на небритых щеках. Ничего не говорит. Берет из Лидиных рук ведро, возвращается и подрагивающими руками послушно ссыпает сахар назад.

Я ждала мести, подвохов, ругательств за своей спиной — неви­димой, но выматывающей нервы повседневной борьбы. Получи­лось совсем иначе. Буквально через несколько дней завхоз подал заявление и по собственному желанию покинул наш детский дом. Словно только того и ждал, пока кто-нибудь напомнит ему, что красть нехорошо.

Как мало понадобилось, чтобы пресечь это зло! Ни борьбы, ни нервов, ни жертв. Наверное, итог был бы в точности таким же, очу­тись на моем месте любой другой человек. Почему же воспитатели наши, в общем-то честные люди, предпочитали ничего не заме­чать? Оглядываясь назад, я и сейчас склонна полагать, что молча­ние — это даже худшее зло, чем воровство нашего недобросовест­ного завхоза. Быть может, и не пропащий был он человек. Поймай он хоть раз чей-нибудь укоряющий взгляд, услышь слово осужде­ния из уст своих коллег, ничего бы такого вообще не случилось. Но молчание (столь удобное для ленивых душ) одного сделало жули­ком, на других бросило тень соучастия.

(По Ф. Соколовой)